Пограничники! Кто из мальчишек в детстве не мечтал стать пограничником! Даже сейчас, когда волосы мои значительно изменили свой цвет, зеленая фуражка для меня — нечто в высшей степени романтическое, гордое, заставляющее сильнее биться сердце. В воображении сразу возникают необыкновенные картины пограничной действительности.
С первых дней существования Советского государства воины в зеленых фуражках стоят на страже его рубежей. В дождь и пургу, в холод и жару, днем и ночью — всегда! Непрерывная цепочка пограничных постов тянется от берегов Тихого океана, где на лежбищах кричат котики и каждый камень напоминает о подвиге первых русских землепроходцев, до песчаных дюн под Калининградом — бывшим Кенигсбергом. Ни одна страна не имеет и не имела такой надежной пограничной охраны.
Бывают ли следы на границе? Конечно. Прошел зверь, например. Дикие звери не признают государственных размежеваний и нередко путешествуют в ту или другую сторону. С тех пор как расплодилось много лосей, часто сохатый жалует. Разумеется, особое подозрение вызывает человеческий след, отпечаток ботинка, туфли... Да, да, случается, что и женская туфелька с высоким каблучком ни с того ни с сего объявится! Впрочем, редко. Слишком приметно, опытный нарушитель на это не пойдет.
Все, о чем будет рассказано дальше, произошло в первые послевоенные годы.
...След был обыкновенный — человека. Но вот что странно: очень уж глубоко отпечатался. Кто-то (кто?), вдвое тяжелее обычного, шел, давил землю. И уж совсем удивительно: шел, вроде бы, от нас, за кордон, а пятки вдавлены больше, чем носок, оставили более глубокие ямки. Впрочем, на границе привыкли не удивляться, всякая неожиданность здесь лишь обостряет чувство той удивительной интуиции, сверхдогадливости, которая свойственна людям в зеленых фуражках. След нормального размера, мужской.
Опыт подсказывал пограничникам — дело не чисто. Наверняка нарушитель, перейдя границу под покровом ночи, ушел в глубь нашей территории.
След терялся у дороги. За ночь по дороге прошли люди, машины — участок шумный, близко населенный пункт.
Арно долго нюхал странные отпечатки ног. Его провели вдоль следа в сторону границы и обратно, к дороге. Дальше — ничего. Для нас с вами. А для собаки? Арно славился чутьем.
— Ищи, ищи, Арно! След!
Выходя к дороге, Арно задержался: здесь был густой околок смешанного леса, на земле валялась сломанная ветка. Она-то и привлекла его внимание. Арно долго нюхал ее, подковыривал носом, потом вопросительно посмотрел на проводника.
Пограничники нашли место, где она была сломлена: на березе, высоко — с земли не достать. Однако сломили ее, видимо, рукой, иначе пес не стал бы нюхать... Но какого же роста был шедший здесь неизвестный? Гигант двух с половиной метров?
— След, Арно, след!
Арно пошел не слишком уверенно, но пошел.
Следа вроде бы нет, а собака идет...
Арно привел пограничников в ближайшую деревню, к заставе, а там потянул к одной избе.
В избе оказался целый ночлежный дом — люди спали на кроватях, на нарах, на полу. Оказалось, в деревню недавно прибыл тракторный отряд, помещение для него не успели приготовить и временно всех прибывших разместили в крестьянской избе.
Ослабив поводок, проводник пустил Арно вперед, тот стал поочередно обнюхивать всех находившихся в комнате. Дошел до одного, лежавшего под одеялом, укрывшись с головой, и принялся яростно лаять. Тот вскочил, испуганно отгораживаясь рукой от собаки (как будто это могло его защитить!).
Стали выяснять.
— Да он никуда не выходил всю ночь, с нами приехал,— вступились товарищи.— Свой, мы же его знаем хорошо!..
Проверили документы. Навели справки по телефону. Все точно. Совпадает. Действительно свой, тракторист, хороший работник. Арно зря бросил тень на человека. Впрочем, и пес перестал лаять на него, как только тот оставил постель. Арно интересовался именно постелью. Пес громко обнюхивал ее, подтыкал носом одеяло, затем стянул его на пол и опять залился звонким лаем.
Поняли: подозрительное одеяло. Пес облаивал его.
— Одеяло ваше?
— Нет, ночью свежо показалось, я его взял с соседней койки...
Соседняя койка была пуста.
— Еще кто-нибудь ночевал тут у вас?
— Женщина...
— Женщина? Где она?
— Ушла, когда светать начало.
— Пошли искать женщину!
Вероятно, это ее запах присутствовал на одеяле, по ее следу и шел Арно. Что за женщина, откуда, никто не знал. Пришла, ушла. Мало ли!
Но при чем тут женщина? Женская нога не переступала границу. Следы были мужские, и шел очень тяжелый человек, уж никак не представитель «слабого пола»... Ну и что? На границе случается всякое, а след с самого начала показался неестественным. Что-то намудрили тут те, кто хотел обмануть пограничников.
Местные жители видели женщину, садилась в автобус. Протелефонировали куда надо — задерживать всех женщин, которые будут выходить на конечной остановке. Сами на машину — и туда.
Около десятка женщин уже ждали. По запаху Арно должен был опознать ту, за которой гнался, разумеется, если она еще тут...
Тут! Ух, как он взъярился, еле оттащили. Скромная, в платочке. И не подумаешь! Однако не сдается, отказывается от всего. А улик-то никаких, только собака...
На руке задержанной заметили пятна, какие оставляет свежая душистая клейковина, которую выделяют первые хрупкие побеги (дело происходило весной). Держала листья или хваталась за ветки? И тут осенило: э-э, да вот же он «гигант», сломивший ветку. След был двойной, двух человек, но шел по земле один, а другой «ехал» на нем. Мужчина нес на плечах женщину. Шли чащей, ветки хлестали по лицу, оберегая его, она хваталась за них, отводила, а одну сломила невзначай и бросила. Именно по ветке Арно и нашел ее, точнее, сперва одеяло, затем ее саму... Сломанная березовая веточка позволила собаке не упустить нарушителя!
А тот, который нес? Он тоже не ушел далеко. После нашли и специальную обувь, что была надета у него на ногах и с помощью которой был проложен ухищренный след — задом наперед...
...Он лежал и смотрел. Там, за полосой свежевспаханной земли — контрольной полосой, лежала чужая, незнакомая страна... Нет, он считал, что знает ее! Недаром столько готовился к этому шагу — переходу через границу. Он изучил историю, государственное устройство, обычаи, хорошо владел русским языком, настолько хорошо, что никакой русский не заподозрит.
Он лежал и смотрел. За полосой шла обычная жизнь: сменялись наряды, солдаты в камуфлированных накидках уходили с собаками в дозор, иногда доносились звуки — пение петуха в ближней деревне, мычание коров, сигнал автомобиля, порой выстрелы — пограничники тренировались на стрельбище. Он наблюдал уже много дней, наблюдал упорно, тщательно, чтобы найти в этой размеренной мирной жизни маленькую щелочку и в нее проскользнуть...
И он,— матерый шпион и разведчик, как говорится, собаку съевший на своем ремесле,— проскользнул. Как обычно — ночью. Тьма — его всегдашний союзник. В темноте может не увидеть даже самый бдительный часовой, в темноте легко раствориться, исчезнуть, не оставив никаких следов.
Нет, следы, конечно, остались — на контрольной полосе (потому она и контрольная, даже воробей оставляет на ней признаки своего пребывания); но дальше — ни-ни, как будто нарушитель ушел в землю или растаял в воздухе. Рассчитано было все: погода стояла жаркая, сушь, трава выгорела, земля как утрамбованная, может пройти слон — потом хоть в лупу разглядывай, не отыщешь.
Главное теперь — быть незаметным, не выделяться ничем, не привлекать ничьего внимания. Одет он неброско. Не очень аккуратно подстрижен, не слишком тщательно побрит. Попробуй под этой маской разгляди его настоящее лицо. Только в глубине холодных голубых глаз запряталось свое, настораживающее...
Жарко. Солнце печет. Хочется пить. Соображая, как ему скорее исчезнуть из этого поселка, он увидел сатураторную стойку, укрывшуюся под парусиновым тентом продуктового магазина, и направился к ней. Стаканчик свежей воды с сиропом не повредит. А потом — поминай, как звали!
Зашипела прохладная, рассыпающая брызги струя. Толстая немолодая тетка в белом халате протянула стакан:
— Пейте на здоровье, теплынь-то...— И утерлась уголком головного, тоже белого, платка.
Рядом вырос мальчуган. Вихрастый, беловолосый, с прыщиком на носу. Тоже протянул медяк. Покосился на пьющего. В глазах вдруг промелькнуло любопытство. Зырк — на лицо, на руки со стаканом, в миг обшарил взглядом всего; пока наполнялся стакан — проделал это несколько раз.
Мужчина допил, поставил стакан и зашагал прочь; мальчишка пить не стал. Продавщица хотела помыть стакан — он не дал, рукой задержал в воздухе ее руку, потом, оглядываясь на уходящего (тот был уже далеко, не видел их), что-то быстро зашептал ей на ухо, затем кинулся в магазин (там имелся телефон), а она, враз посерьезнев, опасливо косясь на непомытый стакан, ждала... Может, зря? Придумывает парнишка?
Когда прибыли с заставы, от неизвестного, разумеется, и духу не осталось. Стакан стоял нетронутый. Парнишка с торжествующим видом показывал:
— Вот...
— Никто не прикасался?
— Нет, нет,— поспешила заверить продавщица.
— Почему он показался тебе подозрительным?
— Ногти у него...
— Что, ногти?
— Ну ногти... не такие... блестят, намазаны чем-то...
Ясно: маникюр. Мальчишка своими острыми глазами заметил то, чему не придал никакого значения тот, кто предусмотрел все...
Он не предвидел еще одного: даже дети у нас способны разоблачить чужого, даже дети борются с врагами своей страны. Борется весь народ, не только пограничники.
Стакан дали понюхать Арно. И — в погоню!
Поймали!
Популярность Арно началась, казалось бы, с незначительного случая. Вместе с проводником они возвращались из города— ездили выступать перед пионерами. Проводник рассказывал о своей работе, потом показывал, как работает Арно. Ребята были в восторге.
Когда вышли из автобуса, проводник вспомнил, что хотел кое-что купить. Направились к магазину.
Мимо шел какой-то невзрачный прохожий, рядом с ним семенила такая же неприметная и безобидная с виду черненькая собачонка.
Что вдруг сделалось с Арно! Никогда прежде не обижал маленьких собак, даже, казалось, не замечал их; и вообще зря не трогал никого...
Я не раз наблюдал эту особую, присущую только пограничным собакам степенность поведения, некое сознание собственного достоинства, что ли. Ощущение большой силы исходит от них. Зря не залает, не огрызнется, не засуетится, полна сдержанности, ума и, я бы сказал, какой-то сосредоточенности, выполняет команды по движению век проводника, читает его взгляд — такова пограничная собака, помощник бойца.
А тут Арно внезапно взъярился, набросился на несчастную, принялся ее трепать. Еле отняли. Но за те несколько секунд, которые она была у него в пасти, успел спустить с нее шкуру, изорвал в клочья; однако странно — крови не виднелось ни единой капельки, и собачонка, вроде, живехонька, только перепугалась страшно. Хозяин подхватил ее на руки и пустился было наутек, но его задержали, осмотрели собаку, и что же?
Шкура на собачонке оказалась «с чужого плеча». Дворняжка была всунута в нее, а в промежутке между ее собственным мехом и «одежкой» было аккуратно уложено... Ну, что там было уложено, выяснили пограничники, а нам знать не обязательно. И дело не в этом. Важно, что еще одна хитроумная уловка наших врагов благодаря удивительному чутью Арно закончилась полным провалом.
Я забыл сказать: Арно был одноух...
Нет, это не отразилось на слухе, слышал он прекрасно все, что положено слышать собаке, хотя выглядел несколько необычно: одно ухо есть, торчит вверх и шевелится, а другого нет.
...Это случилось, когда Арно еще был на среднеазиатской границе (собак, как и людей, тоже иногда переводят — «перебрасывают» — туда, где они нужнее).
Преследовали нарушителя. Нарушитель от них не ушел. А гюрза метнулась из-за камня, когда ее не ждали. Гюрза способна делать прыжки на всю длину своего тела и на метр в вышину. Она ужалила Арно в ухо. Пес, можно сказать, был обречен. Ведь это одна из самых страшных ядовитых змей. От боли Арно взвизгнул. И в тот же миг, не растерявшись, проводник отсек собаке кинжалом ухо. Арно остался жив.
Чего не бывает на границе! Было же с Арно.
Пошли в дозор. А пограничник молодой, необстрелянный и всего опасается. Птица защебечет — он опасается, ветер зашумит — опасается, собака начнет чесаться — опасается.
Опытный пограничник — тот знает все наперед.
Идут. Глядь — след. А рядом пасека была, и туда заладили медведи ходить. Медведи или один медведь, уж не разберешь. Пасечнику казалось, что много, а, кроме него, никто не видел.
Да, так вот — след. Большой, на человеческий похож. Вроде крупная мужская нога в чулке. От границы — к пасеке. У пограничника сразу догадка: кто-то под медведя маскируется, будто косолапый за медом ходил. Полакомился — и назад. И в обратную сторону тоже следы есть.
Странно: Арно, когда след зачует, рвется вперед, а тут вроде как даже не хочет замечать, идет неохотно.
Прошли немного — опять след, нога в чулке. Тут место было сырое и след хорошо отпечатался. Точно, прошел человек!
Пограничник просигналил на заставу. Прибыла тревожная группа. Тревожная группа — это которая быстро прибывает по тревоге, чтоб преследовать нарушителя в полном вооружении, все как полагается. В группе вторая собака, на случай если одной мало или убьют — другая продолжит преследование.
— Вот Арно что-то плохо идет...— пожаловался проводник.
Командир группы посмотрел на него, потом на собаку.
— Арно плохо не работает. Такого с ним не бывало.
Ну, в общем, что долго тянуть, и вправду, оказался медведь. Только успели так поговорить, он и заворочался в чаще; людей увидел — поскорей восвояси. Осмотрели следы — конечно, медведь. Вот и когти видно, ступни когтями внутрь, отчего мишку и прозвали косолапым. Опытный следопыт, конечно, это сразу бы разглядел.
Человек-пограничник ошибся, а Арно не ошибся. Он знал, что это зверь. Его не проведешь.
Никто, однако, первогодка за этот случай ругать не стал. Послужит — научится. А когда сомневаешься, позови товарищей. Вернее. С кем не бывало! На границе лучше лишний раз тревогу объявить, чем нарушителя-врага пропустить.
А вот как Арно из медицинского пункта сбежал и, будучи сильно больным, нарушителя ловил, про то целая история.
Расхворался Арно. Воспаление уха, того самого, которого нет. Простудился, вероятно. Ушной раковины-то нет, проходы открыты, и дождь попадает, и ветер задувает.
Уже две недели не работает Арно. Боль. Стонет. Голова замотана — согревающий компресс. Не голова, а кочан. Две недели не у себя в вольере, а на территории медицинского пункта — там отвели теплый уголок, положили подстилку, живи, поправляйся. Каждый день доктор смотрит, доктор человеческий. Приезжал и ветеринар.
Словом, «бюллетенит» Арно.
А тут, как назло, враз несколько нарушений. Вся застава поднята на ноги. Собак не хватает. Прибежал проводник:
— Арно! Как дела? Идти можешь?
А Арно и рад. Надоело одному в медсанчасти. Чего хорошего — сиди и нюхай лекарства. И вообще собака всегда рада человеку. Рада служить, рада выполнять его приказания, рада находиться около него, всегда рада ощущать, что и она нужна ему.
Надели ошейник — и бегом.
Пришел доктор:
— Бюллетенщик-то наш сбежал!
Куда он сбежит? Он на работе. Головой трясет, визжит от боли, а бежит. Преследует нарушителя государственной границы. На длинном поводке, проводник сзади.
На этот раз не повезло Арно. Нет, догнать — догнал. От Арно не уйдешь, даже от больного. Но когда стали обезоруживать, и револьвер уже вылетел из прокушенной руки врага, другой рукой тот наотмашь хлестанул прутом по глазам собаки.
Морда Арно залилась кровью. Хорошо, повязка ослабила удар.
Когда вернулись на заставу, из обоих глаз собаки лились слезы. Сразу к врачу. Тот осмотрел и на пять суток — в темноту. Прописал и капли. Капать в глаза. Пять суток Арно не видел света. Потом, когда боль в глазах начала проходить, врач устроил испытание: перед Арно сыпали бумажки, а он за ними следил. Одним глазом следил, другим — нет. После недели темноты один глаз поправился, на другом стало расти бельмо. Доктор снова дал капли — бельмо постепенно рассосалось, но после этого у Арно навсегда остался рефлекс к хлысту, к любому прутику: чуть взмахни — бросается. А иногда при сильном возбуждении опять начинает моргать, опять слезы и, значит, опять на несколько суток темнота...
А когда хуже видит, начинает дергать мускулами, словно что-то хочет сбросить с себя. Лоснящаяся шкура вздрагивает, а под нею будто перекатываются желваки. Кажется, что недостаток одного органа пес старается компенсировать всей кожей, которая у него, как у всех сильно возбудимых и нервных собак, очень чувствительна...
Да, я же забыл упомянуть: ведь Арно был доберманом-пинчером, черным с подпалинами, одноухим доберманом-пинчером... До пятидесятых годов собаки этой породы были не редкостью на границе, но потом их заменили более выносливые, приспособленные к любым климатическим условиям немецкие (восточноевропейские) овчарки.
Я не рассказал здесь о схватках, которые случаются на границе, о бесчисленных опасностях, подстерегающих пограничника. Да разве все перескажешь?
Годы спустя, после того как я побывал на границе и познакомился с Арно и его боевой биографией, мне попалась на глаза газетная заметка, в которой сообщалось об одноухом добермане, живущем у одного ветерана войны. Заметка весьма любопытная. Репортер сообщал: Арно — кличка добермана — уже давно начал терять зрение, и хозяин соорудил ему очки, к которым пес привык так же, как привыкают по необходимости к этому люди. А затем вышло уже совсем любопытное. У пса начал ухудшаться слух, да так быстро, что вскоре пес уже не мог различать голоса своего хозяина. Хозяин и тут решил не оставлять собаку в беде. Он сконструировал слуховой аппарат. Но вышла неожиданность: Арно категорически отказывался его носить. Что делать? Тогда хозяин, не будь плох (очевидно, он оказался хорошим конструктором), вмонтировал аппарат в дужки очков; и все стало отлично — очки не раздражали собаку! Вот так, к слову, хороший человек может продлить срок жизни верного существа.
Не знаю только, тот ли это был Арно?
