Басе и ее сыну Кешке, моим любимым бладхаундам,
и всем, ушедшим на последнюю охоту
Пряный запах Арденнского леса,
Ветер в ноздри, ушей полет.
На закате в аббатстве колокол
На вечернюю мессу зовет.
Черно-огненною рекою
Стая льется в церковный двор.
Заглушает пенье монахов
Наш басами ревущий хор.
Пахнет ладаном, псиной, свечами...
Между лап опустив носы
Мы ложимся, тяжко вздыхая:
Не пускают в церковь, мы - псы.
Монотонный распев канона
Погружает в странные сны.
Видим мы корабли норманнов,
Зелень ранней английской весны,
Красноватую пыль Аризоны
И колючий канадский снег.
Мы меняли имя и родину,
И служили тебе, Человек...
Черно-рыжи, как встарь, наши спины,
Причитая, басят голоса,
И монашескими капюшонами
Складки падают на глаза.
В час последний трубим призывно:
О услышь нас, Губерт, с небес!
Если рай и впрямь существует,
Пусть в нем будет Арденнский лес.
Души псов лишены бессмертья,
Расплываются в дымке дней,
Уходя в предрассветные ливни,
Майский гром и метель тополей.
Не примчимся на свист, не откликнемся,
Не вернемся - зови не зови.
Гаснут, гаснут в лесном тумане
Золотые искры любви...
Но последнюю, царскую милость
Нам дарует Всевышний Судья -
Лижем мы хозяйские руки,
Претворяясь в струи дождя.
